 |
Дождь собирался целый день. По ярко-голубому небу под легкое завывание проснувшегося ветра носились темные мрачные тучи, упорно не желавшие воссоединяться между собой. Но уже ближе к вечеру ветер приутих и, похоже на то, спрятался за небесные кулисы, а хмурые тучи все-таки наплыли друг на друга и полностью заслонили собой язвительное солнце. Деревья в предощущении дождя сознательно напряглись и выставили исстрадавшиеся листья в сторону небесной мрачности, что-то тихо нашептывая себе в уста. Но это продолжалось недолго – пять-десять минут, когда внезапно длинная ослепительная вспышка-молния разорвала небесную угрюмость на части и передала эстафету артиллерии-грому. Он-то и взорвал безмятежную атмосферу. И уже на сей раз вырвавшийся из своего уединения отдохнувший ветер в одночасье показал, на что он способен. Он пронесся по мирной деревне Идиллия с такой силой и злобой, что проезжавшие машины как по команде остановились и решили переждать непогоду. А постоянно торопящиеся куда-то люди, недовольными лицами стали юркать в укромные спасительные щели, что-то нелестное бормоча в адрес неба. И грянул дождь, да такой сильный, что рассмотреть что-либо сквозь его темную грязную стену стало невозможно. Он бесцеремонно, с каким-то безапелляционным неистовством рвал и швырял в стороны все окружающее, гнул до самой земли осатаневшие деревья, сбивая на них не только изумрудные листья, но и дрожавшие от страха целые ветки. Но пароксизмы ярости постепенно пропали, и дождь, сменив свой гнев на милость, стал просто монотонно изливаться ниц в унисон ослабевшему ветру. Хоть и не такого, но дождя ждали давно. Пересохшая, треснувшая земля, изнывала от дефицита влаги и поэтому, возрадовавшись, огромные тонны воды стала принимать в себя спокойно, а главное, достойно. Но в колхозной столовой было шумно, весело. Присутствующим здесь людям не было никакого дела до взорвавшегося неба со шквальным дождем и порывистым ветром. Они все, по-праздничному разодетые, хохотали, непроизвольно бросая хмельные взгляды на оконные стекла, по которым барабанили дождевые посланники неба. Здесь, в уютном помещении «замачивали» золотую Звезду Героя социалистического труда Геннадия Викторовича Григорьева. На вид ему было примерно пятьдесят с «хвостиком». Был он небольшого роста, с густыми посеребренными сединой волосами и кустистыми, слегка оттопыренными в стороны бровями. Его мелкое лицо постоянно как при зубной боли напрягалось, а серые глаза периодически застывали в состоянии хитроватого прищура. Дождь своим появлением тоже выражал ему восхищение и уважение. Григорьев сидел за столом в центре компании и холерически дергал левым плечом. Чуть поодаль, низко опустив голову, сидела его жена, Анна Григорьевна, плотная, хорошо сложенная женщина, с очень добрыми, но грустными глазами. Она была примерно одинакового возраста с Григорьевым, но в отличие от него – очень кроткая и задумчивая. Ей действительно было невесело, и даже невооруженным глазом было видно, что она корит себя за то, что пришла сюда и так долго мученически наблюдает за пьяными физиономиями колхозных поводырей. Ее озабоченное лицо выражало усталость, а быстрые взгляды глаз на своего суженого просто кричали, изливая наружу огорчение и досаду. Сидевший рядом с нею круглолицый мясистый мужчина, оказавшийся парторгом Николаевым, ковыряясь спичкой в зубах, громко сказал:
– Не переживай, Григорьевна! Скоро пойдем плясать, то тогда сразу же станет веселее.
Женщина тяжело вздохнула.
– Мне и так весело.
Виновник торжества постоянно балагурил, дурачился и не упускал случая, чтобы не ущипнуть за ляжку фланирующую мимо привлекательную официанточку. Муляж Золотой звезды Героя труда, мастерски укрепленный на довольно хилой груди, качался в унисон подергиваниям левого плеча, как бы желая что-то сказать в адрес хозяина. А тот, уже захмелев, чуть приподнимаясь, состроил гримасу.
– Ну, спасибо всем вам за сердечные поздравления, – голос у него оказался гортанным, и быстрый небольшой язык мгновенно облизал губы, которые уже смастерили какое-то подобие улыбки.
Герой встал, зажимая в правой руке хрустальный фужер.
– Хотя, если честно признаться… – он сильно шмыгнул носом и хохотнул, – я уже устал от всех поздравлений. Уж лучше давайте попляшем.
За столами оживились, и в особенности женщины, которые пришли сюда со своими мужьями.
– Можно и поплясать! – крикнул с места приблизительно тридцатилетнего возраста Кривицкий, с вытаращенными, непонятного цвета глазами, оказавшийся заместителем Григорьева, – а то засиделись.
Сергей Марчик, – главный зоотехник колхоза, как и парторг Николаев – мясистый, с большим животом, хорошо захмелевший, с шумом отодвинул от себя стул.
– Пошли, Юра, в круг, – хрипло сказал он, окидывая беглым взглядом плотную фигуру директора крахмального завода Цмыгова, который, с зачесанными назад волосами и лицом багряного цвета, улыбнулся и недовольно посмотрел на свою суженую.
– Не любитель я плясать… однако можно тряхнуть стариной. Пойдем, Таня!..
Та утвердительно кивнула.
Однако пляс был хмельной и неприглядный. Пьяные нижние конечности у каждого из мужчин вытворяли один Бог знает что – периодически расходились в стороны и нечаянно оттаптывали ноги своих женам. Животы урчали и срочно требовали опорожнения. И поэтому очень скоро в движениях-танцах остались лишь самые стойкие, а остальные, устроив очередь возле туалета, нетерпеливо сжимали от напряжения кисти рук. Герой труда тоже плясал и адресовал вульгарные комплименты женщинам.
– А ты еще ничего, Ира!.. В особенности сзади, – его маленькая ладонь проехалась-прошлась по выпуклым ягодицам довольно смазливой женщины, изображавшей в кругу какое-то подобие танца. Она поморщилась и слегка дернула уголком нижней губы. Однако реплику восприняла весело.
– Ой, Геннадий Викторович, – кокетливо проворковала она, в душе готовая растерзать на части похотливого Героя труда, – Вы все шутите, шутите…
Виновник торжества изобразил индейский клич:
– Конечно же, шучу!
Двадцатисемилетняя Ирина, исполнявшая на торжестве обязанности официантки и по настоянию Григорьева включившаяся в пляс, соблазнительно вильнула бедрами и стрельнула на мужчину своими наглыми карими глазами.
– Ой, Геннадий Викторович!..
Принятый алкоголь заставил Григорьева позабыть о правилах хорошего тона. Его в данный миг не интересовала ни одиноко сидевшая за столом жена, ни изысканные успехи на сельскохозяйственной ниве, гремевшие на весь несокрушимый Советский Союз. Его теперь не интересовало ничего, кроме показательных жестов, имевших отношение к похоти. Хотя какая здесь могла быть похоть! Человеку далеко за пятьдесят лет, и, имевший слабые понятия об этикете, он как умел благодаря выпитому алкоголю расслаблялся и показывал то, на что действительно способен. Ведь за плечами столько много прожитых лет, а он пока еще такой молодой и требовательный как мужчина! Ведь он может утереть нос даже самому Сатириазу!
– А что мы топчемся на одном месте! – голосисто вскричал Геннадий Викторович. – Можно в полном составе совершить экскурсию в лес.
– Дождь идет, – заметил кто-то осторожно.
– Что тот дождь! Пустяки дождь! Сейчас вызовем автобус и прокатимся с ветерком, – Григорьев замолчал и внимательно посмотрел на присутствующих гостей. – Кто за мое предложение? Кто против него?
Все, за исключением прекрасной половины человечества, утвердительно закивали головами.
– В лесу сыро, грязно, – мягко заметила Ирина. – Уж лучше находиться здесь, – и тут же дополнила себя: – Да и одежда у всех несоответствующая.
Но Григорьев не унимался.
– Мы просто прокатимся, чтобы немного прошла хмель, и сразу вернемся назад, – он выдавил едкий смешок и заговорщически подмигнул Ирине… – Едем?
Но молодая женщина замотала головой, исподлобья поглядев на Анну Григорьевну.
– Мы уж лучше будем здесь.
Геннадий Викторович недовольно махнул рукой.
– Смотри, не сожалей после.
Гришу Новикова, молодого мужчину, с правильными чертами лица и развитым телом, отыскали без всякого труда, и тот, выдавив в автобусе едкий газ, залихватски остановился возле крыльца.
– А куда ехать-то? – чуть ухмыляясь, спросил он.
– Куда? – парторг Николаев почесал затылок. – Да куда-нибудь! Дождь уже заканчивается, – он глубоко-глубоко вздохнул и взглядом побитой собаки посмотрел на Григорьева.
– Все равно куда! – махнул рукой тот.
Водитель иронично улыбнулся.
– Может, съездим на Красный хутор? – каким-то дрожащим голосом спросил он и сразу добавил: – Но там небезопасно.
– Что?! – Геннадий Викторович хохотнул. – Что там за опасность?!
…– Ну… слухи всякие ходят.
– Что за слухи… говори, – Григорьев повысил тон и блаженно откинулся на спинку сиденья.
Новиков почесал затылок.
– Говорят, там водятся всякие призраки…
– Призраки? В наше-то время?! – он раскатисто рассмеялся. – А чертей там нет?
Водитель пожал плечами.
– Насчет чертей ничего не слышал.
– Пить надо меньше, – остроумно заметил Цмыгов и пригладил на голове волосы. – …Давай, гони на Красный хутор.
Дождь хоть и мелкий, но продолжал идти. Упрямые капли выбивали на железной крышке дробный топот, не щадя запотевшие стекла. Все подозрительно молчали и загадочно поглядывали друг на друга. Все что-то слышали о каких-то призраках, но ничего конкретного не могли сказать. Просто каждый, поглядывая друг на друга, подбадривал себя и не желал показаться перед Героем труда трусом. В конце концов, призраки – это чьи-то сфабрикованные слухи.
Не доезжая до хутора, автобус стало заносить куда-то от проезжей части влево, пока наконец передние колеса не вскочили в наполненную водой яму и замерли, не имея ни малейшей возможности выскочить оттуда самостоятельно.
– Вот и приехали… блин, – прорычал Григорьев. – …Ты что, вообще слепой?! – он гневно посмотрел на Новикова.
Тот растерянно пожал плечами.
– Дождь проклятый, ничего не видно…
Он вышел из автобуса и очень долго смотрел в наполненную водой яму, в которую нырнули передние колеса автобуса.
– Придется идти за трактором.
– Бежать нужно, а не идти! – подхватился с места Геннадий Викторович.
– Я мигом, – проблеял Новиков и действительно припустился бегом в сторону деревни.
Его не было минут тридцать, и все, беспокойно переговариваясь о житейских делах, совершенно позабыли о цели поездки. Вдобавок дождь перестал моросить, а на небе выпрыгнула разноцветная радуга. Но подъехавший трактор очень быстро исправил создавшееся положение, и, уцепившись мертвой хваткой в баранку автобуса, Новиков поехал назад в деревню. Он без напоминания остановился возле колхозной столовой, виновато опустив голову. Пиршество продолжалось до утра. Геннадий Викторович «обмывал» золотую Звезду Героя труда.
|
